Скоро рассвет.
Все давно уже уснуло. Не спит только молодая жена провизора Черномордика, содержателя б-ской аптеки. Она ложилась уже три раза, но сон упрямо не идет к ней — и неизвестно отчего. Сидит она у открытого окна, в одной сорочке, и глядит на улицу. Ей душно, скучно, досадно… так досадно, что даже плакать хочется, а отчего — опять-таки неизвестно. Какой-то комок лежит в груди и то и дело подкатывает к горлу… Сзади, в нескольких шагах от аптекарши, прикорнув к стене, сладко похрапывает сам Черномордик. Жадная блоха впилась ему в переносицу, но он этого не чувствует и даже улыбается, так как ему снится, будто все в городе кашляют и непрерывно покупают у него капли датского короля. Его не разбудишь теперь ни уколами, ни пушкой, ни ласками.
Аптека находится почти у края города, так что аптекарше далеко видно поле… Она видит, как мало-помалу белеет восточный край неба, как он потом багровеет, словно от большого пожара. Неожиданно из-за отдаленного кустарника выползает большая, широколицая луна. Она красна (вообще луна, вылезая из-за кустов, всегда почему-то бывает ужасно сконфужена).
Вдруг среди ночной тишины раздаются чьи-то шаги и звяканье шпор. Слышатся голоса.
«Это офицеры от исправника в лагерь идут», — думает аптекарша.
Немного погодя показываются две фигуры в белых офицерских кителях: одна большая и толстая, другая поменьше и тоньше… Они лениво, нога за ногу, плетутся вдоль забора и громко разговаривают о чем-то. Поравнявшись с аптекой, обе фигуры начинают идти еще тише и глядят на окна.
— Аптекой пахнет…- говорит тонкий.- Аптека и есть! Ах, помню… На прошлой неделе я здесь был, касторку покупал. Тут еще аптекарь с кислым лицом и с ослиной челюстью. Вот, батенька, челюсть! Такой именно Сампсон филистимлян избивал.
— М-да…- говорит толстый басом.- Спит фармация! И аптекарша спит. Тут, Обтесов, аптекарша хорошенькая.
— Видел. Мне она очень понравилась… Скажите, доктор, неужели она в состоянии любить эту ослиную челюсть? Неужели?
— Нет, вероятно, не любит,- вздыхает доктор с таким выражением, как будто ему жаль аптекаря.- Спит теперь мамочка за окошечком! Обтесов, а? Раскинулась от жары… ротик полуоткрыт… и ножка с кровати свесилась… Чай, болван аптекарь в этом добре ничего не смыслит… Ему небось что женщина, что бутыль с карболкой — все равно!
— Знаете что, доктор?- говорит офицер, останавливаясь.- Давайте-ка зайдем в аптеку и купим чего-нибудь! Аптекаршу, быть может, увидим.
— Выдумал — ночью!
— А что же? Ведь они и ночью обязаны торговать. Голубчик, войдемте!
— Пожалуй…
Аптекарша, спрятавшись за занавеску, слышит сиплый звонок. Оглянувшись на мужа, который храпит по-прежнему сладко и улыбается, она набрасывает на себя платье, надевает на босою ногу туфли и бежит в аптеку.
За стеклянной дверью видны две тени… Аптекарша припускает огня в лампу и спешит к двери, чтобы отпереть, и ей уже не скучно, и не досадно, и не хочется плакать, а только сильно стучит сердце. Входят толстяк-доктор и тонкий Обтесов. Теперь уж их можно рассмотреть. Толстобрюхий доктор смугл, бородат и неповоротлив. При каждом малейшем движении на нем трещит китель и на лице выступает пот. Офицер же розов, безус, женоподобен и гибок, как английский хлыст.
— Что вам угодно?- спрашивает их аптекарша, придерживая на груди платье.
— Дайте… э-э-э на пятнадцать копеек мятных лепешек!
Аптекарша не спеша достает с полки банку и начинает вешать. Покупатели, не мигая, глядят на ее спину; доктор жмурится, как сытый кот, а поручик очень серьезен.
— Первый раз вижу, что дама в аптеке торгует,- говорит доктор.
— Тут ничего нет особенного…- отзывается аптекарша, искоса поглядывая на розовое лицо Обтесова.- Муж мой не имеет помощников, и я ему всегда помогаю.
— Тэк-с… А у вас миленькая аптечка! Сколько тут rазных этих… банок! И вы не боитесь вращаться среди ядов! Бррр!
— Дайте на десять копеек соды!- говорит доктор.
Аптекарша опять, лениво и вяло двигаясь, протягивает руку к полке.
есть зельтерская вода?
— Есть,- отвечает аптекарша.
— Браво! Вы не женщина, а фея. Сочините-ка нам бутылочки три!
Аптекарша торопливо запечатывает соду и исчезает в потемках за дверью.
— Фрукт!- говорит доктор, подмигивая.- Такого ананаса, Обтесов, и на острове Мадейре не сыщете. А? Как вы думаете? Однако… слышите храп? Это сам господин аптекарь изволят почивать.
Через минуту возвращается аптекарша и ставит на прилавок пять бутылок. Она только что была в погребе, а потому красна и немножко взволнована.
— Тсс… тише,- говорит Обтесов, когда она, раскупорив бутылку, роняет штопор.- Не стучите так, а то мужа разбудите.
— Ну, так что же, если и разбужу?
— Он так сладко спит… видит вас во сне… За ваше здоровье!
— И к тому же,- басит доктор, отрыгивая после сельтерской,- мужья такая скучная история, что хорошо бы они сделали, если бы всегда спали. Эх, к этой водице да винца бы красненького.
— Чего еще выдумали!- смеется аптекарша.
— Великолепно бы! Жаль, что в аптеках не продают спиритуозов! Впрочем… вы ведь должны продавать вино как лекарство. Есть у вас vinum gallicum rubrum?
— Есть.
— Ну вот! Подавайте нам его! Черт его подери, тащите его сюда!
— Сколько вам?
— Quantum satis!.. Сначала вы дайте нам в воду по унцу, а потом мы увидим… Обтесов, а? Сначала с водой, а потом уже per se…
Доктор и Обтесов присаживаются к прилавку, снимают фуражки и начинают пить красное вино.
— А вино, надо сознаться, препаскуднейшее! Vinum plochissimum. Впрочем, в присутствии… э-э-э… оно кажется нектаром. Вы восхитительны, сударыня! Целую вам мысленно ручку.
— Я дорого дал бы за то, чтобы сделать это не мысленно!- говорит Обтесов.- Честное слово! Я отдал бы жизнь!
— Это уж вы оставьте…- говорит госпожа Черномордик, вспыхивая и делая серьезное лицо.
— Какая, однако, вы кокетка!- тихо хохочет доктор, глядя на нее исподлобья, плутовски.- Глазенки так и стреляют! Пиф! паф! Поздравляю: вы победили! Мы сражены!
унца два красного вина.
— Вы бы, офицеры, почаще в город из лагерей приходили,- говорит она,- а то тут ужас какая скука. Я просто умираю.
«В глушь! в Саратов!» Однако нам пора. Очень рад познакомиться… весьма! Сколько с нас следует?
Аптекарша поднимает к потолку глаза и долго шевелит губами.
— Двенадцать рублей сорок восемь копеек!- говорит она.
Обтесов вынимает из кармана толстый бумажник, долго роется в пачке денег и расплачивается.
— Ваш муж сладко спит… видит сны…- бормочет он, пожимая на прощанье руку аптекарши.
— Я не люблю слушать глупостей…
— Какие же глупости? Наоборот… это вовсе не глупости… Даже Шекспир сказал: «Блажен, кто смолоду был молод!»
— Пустите руку!
Наконец покупатели, после долгих разговоров, целуют у аптекарши ручку и нерешительно, словно раздумывая, не забыли ли они чего-нибудь, выходят из аптеки.
Сердце у нее стучит, в висках тоже стучит, а отчего — она и сама не знает… Бьется сердце сильно, точно те двое, шепчась там, решают ее участь.
Минут через пять доктор отделяется от Обтесова и идет дальше, а Обтесов возвращается. Он проходит мимо аптеки раз, другой… То остановится около двери, то опять зашагает… Наконец осторожно звякает звонок.
— Что? Кто там?- вдруг слышит аптекарша голос мужа.- Там звонят, а ты не слышишь!- говорит аптекарь строго.- Что за беспорядки!
Он встает, надевает халат и, покачиваясь в полусне, шлепая туфлями, идет в аптеку.
— Чего… вам?- спрашивает он у Обтесова.
— Дайте… дайте на пятнадцать копеек мятных лепешек.
С бесконечным сопеньем, зевая, засыпая на ходу и стуча коленями о прилавок, аптекарь лезет на полку и достает банку…
Спустя две минуты аптекарша видит, как Обтесов выходит из аптеки и, пройдя несколько шагов, бросает на пыльную дорогу мятные лепешки. Из-за угла навстречу ему идет доктор… Оба сходятся и, жестикулируя руками, исчезают в утреннем тумане.
— Как я несчастна!- говорит аптекарша, со злобой глядя на мужа, который быстро раздевается, чтобы опять улечься спать.- О, как я несчастна!- повторяет она, вдруг заливаясь горькими слезами.-И никто, никто не знает…
-Я забыл пятнадцать копеек на прилавке,- бормочет аптекарь, укрываясь одеялом.- Спрячь, пожалуйста, в конторку…
И тотчас же засыпает.
