В Москве белокаменной жил один парень в работниках; задумал на лето в деревню идти и стал просить у хозяина расчета. Только не много пришлось ему получать денег, всего-навсего один полтинник. Взял он этот полтинник и пошел за Калужскую заставу; смотрит — сидит на валу слепой нищий и просит Христовым именем подаяния. Мужик подумал-подумал и сжалился; подал ему полтинник и сказывает:
— Это, старичок, полтинник; прими из него Христа ради семитку, а сорок восемь копеек дай мне сдачи.
Слепой положил полтинник в свою мошну и снова затянул:
— Православные христиане, подайте Христа ради слепому-невидущему!
— Что ж ты, старик? Подавай мне сдачу.
А он будто не слышит:
— Ничего, родимый! Еще солнышко высоко, успею до двора помаленьку добрести.
— Оглох, что ли? Мне самому идти добрых сорок верст, деньги в дороге-то надобны!
Взяло мужика горе пуще острого ножа:
— Эй, — говорит, — старый черт! Подавай сдачу; не то я с тобой разделаюсь по-своему!
И начал его поворачивать на все стороны. Слепой во всю глотку закричал:
— Батюшки, грабят! Караул, караул!
Побоялся мужик беды нажить, бросил слепого; лучше, думает про себя, от греха уйти, а то не ровён час — прибегут караульные, да еще в город поведут! Отошел шагов с десяток али больше, остановился на дороге и все глядит на нищего: жалко, вишь, своих трудовых денег! А тот слепой на двух костылях ходил, и оба костыля при нем лежали: один с правого боку, другой с левого. Разгорелось у мужика сердце, рад всякое зло ему сделать:
— Постой же, хоть костыль унесу да посмотрю, как-то ты домой поплетешься!
Вот подобрался потихонечку и утащил костыль; а слепой посидел немного времени, вылупил свои бельмы на солнце и говорит:
— Ну, солнышко не больно высоко; чай, время и домой собираться. Эй вы, костылики, мои батюшки! Не пора ли ко двору идти?
Стал он шарить с обеих сторон: слева-то костыль тут, а справа-то нету:
— Уж этот мне костыль давно опостыл! Никогда его сразу не ощупаю.
Пошарил-пошарил и говорит сам с собой:
— Знать, кто-нибудь надо мною шутку сшутил! Да ничего: и на одном добреду.
Встал и поплелся на одном костыле; следом за ним пошел и мужик.
Шли, шли; недалече от деревни, у самого-таки перелеска, стоят две старых избушки. Подошел слепой к одной избушке, распоясался, снял с пояса ключ и отпер свою келью; только он отворил дверь настежь — а мужик поскорей туда, забрался наперед его, сел на лавку и дух притаил.
— Посмотрю, — думает, — что дальше будет?
Вот слепой пошел в избушку, наложил на дверь изнутри крючок, оборотился к переднему углу и помолился на святые иконы; опосля бросил кушак с шапкою на прилавок и полез под печку — так и загремели сковородни да ухваты. Маленько погодя тащит оттудова бочонок; вытащил, поставил на стол и начал вытряхать из мошны набранные деньги да в бочонок класть; у того бочонка сбоку горлышко было малое — так, чтобы медному пятаку пролезть. Покидал туда деньги, а сам таково слово вымолвил:
— Слава Богу! Насилу пятьсот доровнял; да спасибо и тому молодцу, что полтинник дал; кабы не он под руку попался, еще дня три просидел бы на дороге.
Усмехнулся слепой, сел на пол, раскорячился и ну покатывать бочонок с деньгами: покатит его от себя, а он ударится об стенку да назад к нему.
— Дай подсоблю ему, — думает мужик, — полно ему, старому черту, куражиться! — и тотчас к рукам прибрал бочонок с деньгами.
— Ишь, зацепил за лавку! — говорит слепой и пошел щупать; щупал, щупал — нет нигде; испугался, сердечный, отворил немного дверь, просунул голову и закричал:
— Пантелей, а Пантелей! подь-ка, брат, сюда!
Пришел Пантелей — такой же слепец; рядом с этим в другой келье жил.
— Что такое? — спрашивает он.
— Да вишь какая притча вышла! Катал я по полу бочонок с деньгами, а куда он теперь девался — сам не ведаю; шутка ли — пятьсот рублев денег! Уж не стибрил ли кто? Кажись, в избе никого не было.
— Поделом вору и мука! — сказал Пантелей. — Вишь ты, старый, совсем из ума выжил! Словно малый ребенок, задумал деньгами играть; вот теперь и плачь от своей игры! А ты бы сделал по-моему: у меня своих, почитай, с пятьсот рублев, вот я разменял их на ассигнации и зашил в эту старую шапчонку; небось на нее никто не польстится!
Мужик услыхал эти речи и думает:
— Ладно! Ведь шапка у тебя к голове не гвоздем прибита.
Стал Пантелей входить в избу, только за порог переступил, а мужик цап-царап с него шапку, да в дверь, и побежал домой без оглядки. А Пантелей подумал, что шапку-то подцепил у него сосед, хвать его по рылу:
— У нас, брат, так не делают! Свои деньги потерял да на чужие заришься!
Ухватили друг друга за честные волосы, и пошла у них драка великая. Пока они дрались, мужик далеко ушел; на те деньги он знатно поправился и зажил себе припеваючи.
