Страница 16 из 21
Глава шестнадцатая
И вот на другой день Шишкин явился в класс. Он растерянно улыбался и смущенно поглядывал на ребят, но, видя, что его никто не стыдит, он успокоился и сел рядом со мной. Пустое место за нашей партой заполнилось, и я почувствовал облегчение, будто у меня в груди тоже что-то заполнилось и стало на свое место.
Ольга Николаевна ничего не сказала Шишкину, и уроки шли как обычно, своим порядком. На перемене к нам пришел Володя, ребята стали рассказывать ему про этот случай. Я думал, что Володя станет стыдить Шишкина, а Володя вместо этого стал стыдить меня.
— Ты ведь знал, что твой товарищ поступает неправильно, и не помог ему исправить ошибку, — сказал Володя. — Надо было поговорить с ним серьезно, а если бы он тебя не послушался, надо было сказать учительнице, или мне, или ребятам. А ты от всех скрывал.
— Будто я с ним не говорил! Я сколько раз ему твердил об этом! Что я мог сделать? Он ведь сам решил не ходить в школу.
— А почему решил? Потому что плохо учился. А ты помог ему учиться лучше? Ты ведь знал, что он плохо учится?
— Знал, — говорю. — Это все у него из-за русского языка. Он всегда у меня русский списывал.
— Вот видишь, если б ты по-настоящему заботился о своем друге, то не давал бы ему списывать. Настоящий друг должен быть требовательным. Какой же ты товарищ, если миришься с тем, что твой друг поступает нехорошо? Такая дружба ненастоящая — это ложная дружба.
Все ребята начали говорить, что я ложный друг, а Володя сказал:
— Давайте после уроков соберемся, ребята, и поговорим обо всем.
Мы решили собраться после уроков, но, как только занятия кончились, Ольга Николаевна подозвала меня и Шишкина и сказала:
— Костя и Витя, зайдите сейчас к директору. Он хочет поговорить с вами.
— А о чем? — испугался я.
— Вот он вам и расскажет о чем. Да вы идите, не бойтесь! — усмехнулась она.
Мы пришли в кабинет директора, остановились на пороге и сказали:
— Здравствуйте, Игорь Александрович!
Игорь Александрович сидел за столом и что-то писал.
— Здравствуйте, ребята! Заходите и садитесь вот на диван, — сказал он, а сам продолжал писать.
Но мы сесть боялись, потому что диван стоял очень близко возле директора. Стоять возле дверей казалось нам безопаснее. Игорь Александрович кончил писать, снял очки и сказал:
— Садитесь. Чего же вы стоите?
Мы подошли и сели. Диван был кожаный, блестящий. Кожа была скользкая, и я все время съезжал с дивана, потому что сел с краю, а усесться на нем как следует я не решался. И так я мучился в продолжение всего разговора — а разговор получился длинный! — и от такого сидения устал больше, чем если бы все это время стоял на одной ноге.
— Ну, расскажи, Шишкин, как это тебе пришло в голову стать прогульщиком? спросил Игорь Александрович, когда мы сели.
— Не знаю, — замялся Шишкин.
— Гм! — сказал Игорь Александрович. — Кто же об этом может знать, как ты думаешь?
— Н-не знаю, — снова пролепетал Шишкин.
— Может быть, по-твоему, я знаю?
Шишкин исподлобья взглянул на Игоря Александровича, чтоб узнать, не шутит ли он, но лицо у директора было серьезное. Поэтому он снова ответил:
— Не знаю.
— Что это, братец, у тебя на все один ответ: «Не знаю». Уж если разговаривать, то давай разговаривать серьезно. Ведь я не просто из любопытства спрашиваю тебя, почему ты не ходил в школу.
— Так просто. Я боялся, — ответил Шишкин.
— Чего же ты боялся?
— Я боялся диктанта и пропустил, а потом боялся, что Ольга Николаевна спросит записку от матери, вот и не приходил.
— Почему же ты боялся диктанта? Что он, такой страшный?
— Я боялся получить двойку.
— Значит, ты плохо готовился по русскому языку?
— Плохо.
— Почему же ты плохо готовился?
— Мне трудно.
— А по другим предметам тебе тоже трудно учиться?
— По другим легче.
— Почему же по русскому трудно?
— Я отстал. Не знаю, как слова писать.
— Так тебе подогнать надо, а ты, наверно, мало по русскому занимаешься?
— Мало.
— Почему же?
— Ну, он у меня не идет. Историю я прочитаю или географию — и уже знаю, а тут как напишу, так обязательно ошибки будут.
— Вот тебе и нужно побольше по русскому заниматься. Надо делать не только то, что легко, но и то, что трудно. Если хочешь научиться, то должен и потрудиться. Вот скажи, Малеев, — спросил Игорь Александрович меня, — ты ведь не успевал раньше по арифметике?
— Не успевал.
— А теперь стал лучше учиться?
— Лучше.
— Как же это у тебя вышло?
— А я сам захотел. Мне Ольга Николаевна сказала, чтоб я захотел, и я захотел и принялся добиваться.
— И добился-таки?
— Добился.
— Но тебе ведь сначала было, наверно, трудно?
— Сначала было трудно, а теперь мне совсем легко.
— Вот видишь, Шишкин! Возьми пример с Малеева. Сначала будет трудно, а потом, когда одолеешь трудность, будет легко. Так что берись за дело, и у тебя все выйдет.
— Хорошо, — сказал Шишкин, — я попробую.
— Да тут и пробовать нечего Надо сразу браться, и дело с концом.
— Ну, я попытаюсь, — ответил Шишкин.
— Это все равно что попробовать, — сказал Игорь Александрович. — Вот и видно, что у тебя нет силы воли. Чего ты боишься? У тебя есть товарищи. Разве они не помогут тебе? Ты, Малеев, ведь друг Шишкина?
— Да, — говорю я.
— Ну, так помоги ему подтянуться по русскому языку. Он очень запустил этот предмет, и ему одному не справиться.
— Это я могу, — говорю, — потому что сам был отстающим и теперь знаю, с какого конца нужно браться за это дело.
— Вот-вот! Значит, попробуешь? — улыбнулся Игорь Александрович.
— Нет, — говорю, — и пробовать не буду. Сразу начну заниматься с ним.
— Хорошо Это мне нравится, — сказал Игорь Александрович. — У тебя общественная работа есть?
— Нету, — говорю
— Вот это и будет твоя общественная работа на первое время Я советовался с Ольгой Николаевной, и она сказала, что ты сумеешь помочь Шишкину. Уж если ты сам себе сумел помочь, то и другому поможешь. Только отнесись к этому делу серьезно.
— Я буду серьезно, — ответил я.
— Следи, чтоб он все задания выполнял самостоятельно, вовремя, чтобы все доводил до конца. За него ничего делать не надо. Это будет плохая помощь с твоей стороны. Когда он научится работать сам, у него появится и сила воли и твоя помощь ему уже будет не нужна. Понятно это тебе?
— Понятно, — сказал я.
— А ты, Шишкин, запомни, что все люди должны честно трудиться.
— Но я ведь еще не трудюсь… не тружусь, — пролепетал. Шишкин.
— Как так не трудишься? А учеба разве не труд? Учеба для тебя и есть самый настоящий труд. Взрослые работают на заводах и фабриках, в колхозах и совхозах, строят электростанции, соединяют каналами реки и моря, орошают пустыни, насаждают леса. Видишь, как много дел!.. А дети учатся в школах, чтобы в будущем стать образованными и, в свою очередь, принести нашей родине как можно больше пользы. Разве ты не хочешь приносить родине пользу?
— Хочу.
— Вот видишь! Но, может быть, ты думаешь, достаточно сказать просто «хочу»? Надо быть стойким, упорным, без упорства ты ничего не достигнешь.
— Я буду теперь упорным.
— Вот хорошо, — сказал Игорь Александрович. — Надо быть честным. А разве ты честен? Ты обманывал мать, обманывал учительницу, обманывал своих товарищей.
— Я буду честным теперь.
— Постарайся, — сказал Игорь Александрович. — Но это еще не все. Надо любить своих товарищей.
— Разве я не люблю их? — удивился Шишкин.
— Где же любишь! Бросил их всех и решил без них обойтись. Разве это любовь?
— Но я ведь скучал по ним! — чуть ли не со слезами на глазах воскликнул Шишкин.
— Ну хорошо, что хоть скучал, но будет еще лучше, если ты будешь чувствовать, что без товарищей тебе не прожить, чтоб даже в голову не приходило бросать их.
— Я буду больше любить, — сказал Шишкин.
— Что же ты делал, голубчик, пока не ходил в школу? — спросил его Игорь Александрович.
Мы рассказали, как учили Лобзика считать. Игорь Александрович очень заинтересовался этим и подробно расспрашивал, как мы это делали.
— Да разве же можно научить собаку считать, как человека? — сказал наконец он.
— А как же считала та собака в цирке? Игорь Александрович засмеялся:
— Та собака вовсе не умела считать. Ее выучили только лаять и останавливаться по сигналу. Когда собака пролает столько раз, сколько нужно, дрессировщик дает ей незаметный для публики сигнал, и собака перестает лаять, а публике кажется, что собака сама лает, сколько нужно.
— Какой же сигнал дает дрессировщик? — спросил Костя.
— Ну, он незаметно кивает головой, или машет рукой, или потихоньку щелкает пальцами.
— Но наш Лобзик иногда считает правильно и без сигнала, — сказал Костя.
— Собаки очень наблюдательны, — сказал Игорь Александрович. — Ты сам незаметно для себя можешь кивать головой или делать какое-нибудь телодвижение как раз в то время, когда Лобзик пролает столько раз, сколько нужно, вот он подмечает это и старается угадать. Но так как твои телодвижения очень неуловимы, то он и ошибается часто. Для того чтобы он лаял правильно, приучите его к какому-нибудь определенному сигналу, например щелкайте пальцами.
— Я возьмусь за это, — сказал Костя. — Только я сначала подтянусь по русскому языку, а потом буду учить Лобзика.
— Вот правильно! А когда у нас будет вечер в школе, можете выступить со своей дрессированной собакой.
Мы так боялись, что Игорь Александрович придумает для нас какое-нибудь наказание, но он, видно, и не собирался наказывать нас, а хотел только объяснить нам, что надо учиться лучше.
