Людские видя заблужденья,
Сказал Юпитер с высоты:
«Создам другое населенье!
Преступный род, погибнешь ты!
В глубокий ад лети, Меркурий,
И злейшую из лютых Фурий
Сюда немедля приведи.
Пощады более не жди,
О, род, не в меру мной любимый!»
Но гнев царя неумолимый
С теченьем времени остыл.
Цари! По воле высших сил,
Располагаете вы подданных судьбою!
Пускай же и у вас остынет первый пыл:
Пусть между гневом и грозою,
Последствием его, хоть ночь одна пройдет!
Меж тем Меркурий, чей полет
Чудесно скор, а речь как мед,
Спустился в Ад к зловещим сестрам.
Руководимый взором острым,
Он предпочтенье отдает
Алекто грозной — пред Мегерой
И Тизифоной. В свой черед,
Довольная такою мерой,
Клянется та весь род людской
Послать к Плутону на покой,
В пределы мрачного Аида.
Грозила тщетно Эвменида:
Царь передумал, — и назад
Он Фурию отправил в Ад.
Но все же более для вида
На землю он Перуны шлет:
Отец, который сына бьет,
Старается ударить мимо…
И молния сожгла одну
Незаселенную страну.
С тех пор, гордясь невыразимо,
Зазнались люди без стыда.
Олимп разгневался тогда;
Богов верховный повелитель,
Юпитер сам, Тучегонитель,
Поклялся Стиксом наконец,
Что он пошлет на землю грозы.
Не веруя в его угрозы,
Смеялись боги. Он — отец,
Душе которого знакомы
Любовь и жалость. Пусть же сам
Дозволит он другим богам
Вернейшие измыслить громы.
Немедля выковал Вулкан
Двойной с Перунами колчан:
И те, которые летели,
Не уклоняясь, прямо к цели —
Их олимпийцев шлет синклит;
Другие, чей удар грозит
Высоким лишь вершинам горным,
В пути своем по временам
Совсем теряются бесследно.
Для нас угроза их безвредна:
Лишь эти шлет Юпитер сам.
